Схватка на Бульваре дю Тампль

В октябре 1773 года в парижском Доме Инвалидов заканчивалось четырехмесячное заседание трибунала Военного Совета Франции по делу о государственной измене и преступном сговоре лейтенант-полковника артиллерии Александра-Луи Кассье де Бельгарда и его шурина – «оружейного короля» из Сент-Этьена Жана-Жозефа Карье де Монтью. Их обвиняли ни много ни мало в подрыве обороноспособности Королевства путем махинаций с закупками вооружений при инспекции арсеналов. Значение суда было гораздо шире – решалась судьба военной реформы, начатой еще в 1763 году. В ее рамках для стандартизации и модернизации вооружений от устаревшего оружия избавлялись продажей местным литейным заводам. Бельгард был инспектором по сертификации, а Монтью – как раз владельцем крупной сети предприятий в данной отрасли. Но именно они были проводниками реформ, действовавшими в полном согласии с тогдашним высшим военным руководством. В 1770 году к власти во Франции пришли противники обновления армии, начался возврат к прежним военным порядкам, в результате чего и был инспирирован данный трибунал. Весь процесс проходил с существенными нарушениями тогдашнего законодательства и имел явный обвинительный уклон. Это судилище, его ход и сопутствующие ему обстоятельства достойны отдельного рассказа, но здесь мы ограничимся единственным замечанием: суд был чистой заказухой и очевидно несправедливым.

Мы же рассмотрим только один любопытный эпизод с участием молодого племянника главного подсудимого – барона де Шаржея. Вообще-то, Антуан-Франсуа-Фердинан де Шаржей на самом деле был двоюродным племянником Александра, а его титул мы не можем пока подтвердить из независимых источников, но именно так – племянник Бельгарда барон де Шаржей – называют его во всех изданиях того времени. На момент суда в Доме Инвалидов ему было 22 года.

Итак 20 октября 1773 года – последний день процесса. Выносится приговор: лейтенант-полковник де Бельгард отстраняется от королевской службы, лишается всех званий и заключается в тюрьму на двадцать лет и один день. Барон де Шаржей, присутствовавший на заседании, услышав о бесчестьи своего дяди и увидев его в окружении солдат-конвоиров, не мог сдержать слез. «Зачем ты плачешь? – обратился к нему Бельгард – Думаешь, меня сломали? Полно! Остатки сладки!» 1

Суд закончился, разжалованного полковника увели, и барон остался с двумя дамами: женой Александра – Мари-Энн де Бельгард и женой Жана-Жозефа – Женевьевой-Терезой де Монтью (ее мужа заточили в аббатстве Сен-Жермен вплоть до возмещения якобы нанесенного им ущерба). Двадцатисемилетняя Мари-Энн в одночасье потеряла и мужа и брата. Ее браку с Александром было всего 4 года и на руках у нее остался трехлетний сын Александр-младший. Юный Шаржей не мог не увлечься своей двоюродной тетушкой, но чувства его к ней были вполне рыцарскими. Он постоянно находился при них и старался служить опорой для безутешных жен, которые не оставили надежды на вызволение узников из заключения.

Теперь обратимся к другому персонажу – Антуану Баратье де Сент-Обану 2. Командор рыцарского Ордена Святого Людовика и Генеральный Директор Артиллерии (Officier général d'Artillerie) был главным обвинителем на суде в Доме Инвалидов. Именно он требовал смертной казни для обвиняемых и являлся дирижером процесса (его даже подозревали в подкупе свидетелей для дачи нужных показаний). Кроме того, надеясь вернуть былое влияние должности Генерального Директора, пошатнувшееся в результате проведения армейских реформ, он был материально заинтересован в их откате 3. Существовал и личный аспект: Сент-Обан недвусмысленно намекал, что Мари-Энн намеренно «охмурила» Бельгарда по наводке своего брата для создания преступного родственного альянса. Таким образом Сент-Обан являлся первейшим врагом семейства Бельгард-Монтью. Впоследствии он стал основным объектом яростных нападок в многочисленных памфлетах и письмах, опубликованных мадам де Бельгард в защиту мужа и брата.

Прошло два месяца после приговора. Мари-Энн и Женевьева не вернулись в Сент-Этьен – они приходили в себя в Париже после изнурительного процесса и обивали пороги в попытках изменить участь осужденных. Жили они в доме на бульваре дю Тампль. Из окон квартиры каждое утро дамы могли лицезреть своего врага Сент-Обана – тот ежедневно совершал конные прогулки по Бульварам. Но 30 декабря произошло непредвиденное: Сент-Обана нагнал другой всадник, в котором дамы узнали своего племянника де Шаржея. Далее следует пересказ происшествия, основанный на полицейских показаниях Сент-Обана, «слитых» в тот же день столичной прессе (Журнал наблюдателя 4).

Итак Генеральный Директор в сопровождении слуг неспешно гарцевал по проезжей части. Догнавший его всадник преградил ему путь и осведомился:

— Не вы ли мессир де Сент-Обан?

— Да, это я, — ответил тот.

— А меня зовут барон де Шаржей, я – племянник мессира де Бельгарда, — представился незнакомец. — Вы – инспиратор травли моего дяди, а также позорного наказания, которому он подвергся. Я сейчас же прошу удовлетворения.

Генеральный Директор заявил, что он совсем даже не против дуэли, но в данный момент это не в его силах – пистолеты не заряжены… Однако «незнакомец» не стал медлить и неожиданно выстрелил из своего пистолета. Пуля, не задев противника, продырявила ухо лошади. Тогда нападавший обнажил саблю и бросился в атаку на Сент-Обана. Тот ловкими караколями 5 сумел уклониться от всех ударов. Быстро собралась толпа, и, произведя еще один неудачный пистолетный выстрел, молодой человек в растерянности обратился в бегство. Сент-Обан некоторое время преследовал противника, но к его разочарованию тот сумел ускользнуть. Такие показания дал «потерпевший».

Далее в газетной заметке сообщалось, что глава парижской полиции де Сартинэ (Sartines), которому непосредственно давал показания Сент-Обан, по приметам признал в нападавшем барона де Шаржея (в дальнейшем тот везде фигурировал как «некто, известный как барон де Шаржей» – Quidam, reconnu pour être le Baron de Chargey). Дело было передано в суд, а наблюдатель заметил: «если обстоятельства происшествия подлинны, то для барона де Шаржея последствия будут весьма серьезными».

Шаржей скрылся, а дело закрутилось. Уже через 4 дня Людовику XV был представлен отчет о покушении на убийство Генерального Директора Артиллерии. Его Величество приказал приложить все усилия для поимки преступника и наказать его по всей строгости законов. Таким образом, общественность приготовилась к новому, теперь уже гражданскому суду, связанному с Бельгардом. Стало известно, что основой для процесса послужат анонимные письма с угрозами, которые во множестве получал Сент-Обан после трибунала в Доме Инвалидов. Судя по его показаниям, вина барона де Шаржея представлялась бесспорной, но здравые люди не торопились с выводами: им трудно было поверить, что благородный человек, до сих пор известный своими чистыми помыслами, задумал такое злодеяние и совершил столь безумный поступок средь бела дня на Бульварах. Вызывала недоумение также и крайняя неловкость, проявленная Шаржеем, которую трудно было объяснить одной лишь неопытностью. Что-то было нечисто.

Еще через день – 5 января 1774 г. просочились сведения, что дело для Сент-Обана принимает неблагоприятный оборот: лакеи, следовавшие верхом за господином, давали противоречивые показания. Тем не менее, учитывая анонимки, бросающие тень на Военный Совет, и дабы погасить нездоровое брожение умов, король повелел быстрее передать дело в городской суд Шатле (Chatelet) и провести заседание даже в отсутствие "неизвестного".

Сент-Обан, почуяв неладное, через день добился аудиенции у короля в Версале, но получил там холодный прием. Ему дали понять, что дальнейшее преследование барона де Шаржея не одобряется. Неудовольствие Его Величества основывалось главным образом на докладах начальника парижской полиции именно о показаниях Сент-Обана. Общественность еще более укрепилась в мыслях, что, несмотря на то, что командор рыцарского Ордена имел репутацию мужественного человека, в той ссоре на бульваре он вел себя не вполне по-рыцарски. Возможно он воспользовался помощью своих слуг, что недопустимо для дворянина его ранга. Кстати, рыцарями того же Ордена были Александр Бельгард и отец Шаржея.

Прошло почти 4 месяца. Барона так и не поймали, и 29 марта в суде Шатле было проведено заочное заседание в отсутствие «неизвестного, опознанного как барон де Шаржей». Позиции Сент-Обана оказались достаточно сильны: «неизвестный» был признан виновным в предумышленном покушении на убийство Генерального Директора, как изобличенный в том, что выстрелил в последнего из пистолета, затем напал на того с обнаженной саблей в попытке заколоть, а потом еще раз произвел неудачный выстрел из пистолета. Барон был приговорен к колесованию. Мучительная смертная казнь, однако, не была так неотвратимо страшна – исполнение приговора предполагалось всего лишь над чучелом преступника (exécuter en effigie). Все тот же наблюдатель, сообщавший о заседании суда, высказал удивление, что приговор не был опубликован, даже несмотря на попытки получить его с помощью подкупа должностных лиц – журналистика и коррумпированные чиновники неизменны во все времена!

И наконец 13 апреля 1774 года состоялось приведение приговора в исполнение. Перформанс проходил на месте преступления – под окнами дам Бельгард и Монтью у ограды на бульваре дю Тампль. Громогласно были оглашены подробности совершенного преступления и зачитан приговор. Процесс экзекуции наблюдатель не описал, а только витиевато заметил (слегка обозначая свое и, видимо, общественное мнение), что «аффектированная публичность наказания по приговору, который и вовсе не должен был состояться, лишила семью молчаливого предания забвению этого злополучного происшествия».

Ну а что же барон де Шаржей? Сведений о нем крайне мало – бегство от правосудия само по себе предполагает отсутствие публичности. Известно, что в конце 1777 г., когда неминуемость оправдания Бельгарда и Монтью стала очевидной, адвокаты, занимающиеся их защитой, намеревались подать также и аппеляцию на приговор Шаржею. Осуществили ли они это намерение, и как юридически закончилось это дело – нам пока не известно. Что же касается личной судьбы барона, есть весьма обоснованные подозрения, что он бежал в Америку.

В это время там разворачивалась война за независимость – как раз 16 декабря 1773 года произошло знаменитое Бостонское чаепитие. Франция в пику Англии поддерживала инсургентов, но открыто вступать в войну на стороне Северо-Американских Штатов не желала (до 1778 г.), зато тайно поставляла оружие и амуницию. Самое интересное, что этим оружием как раз и были пушки и мушкеты, закупленные в Королевских арсеналах Жаном-Жозефом де Монтью с помощью Александра Бельгарда. Поставками заправлял известный драматург и вольнодумец Бомарше (Beaumarchais), а Монтью был его компаньоном (он вышел на свободу в октябре 1775 года, заплатив государству 250 тысяч ливров) 6. Бомарше нужны были деятельные офицеры, готовые сопровождать груз (1600 тонн) за океан (в начале 1777 г. было снаряжено 3 судна, а в сентябре отправлено еще 9). Он всячески сожалел, что руководство этой миссией нельзя было поручить Бельгарду, находившемуся в тюрьме. На встрече с Монтью в сентябре 1776 года Бомарше посетовал, что вынужден торговаться с выбранным на эту роль новоиспеченным шеф-де-бригад Тронсоном Дю Кудрэ, запросившим слишком высокую цену за свои услуги. В утешение самому себе драматург заметил: «хотя Бельгард был бы куда менее придирчивым, но, по крайней мере, Дю Кудрэ моложе и активнее его, а в экспедициях такого рода, горячие головы и сердца очевидно предпочтительнее всем другим». Среди этих «горячих голов и сердец» мог легко оказаться и наш барон де Шаржей – он подходил по всем параметрам. Тем более, его родственник Монтью имел непосредственное отношение ко всей операции, которая носила неофициальный характер: государственные структуры на многое закрывали глаза и не вмешивались в «подбор кадров». Он наверняка поспособствовал родному человечку в побеге из страны.

Так ли это или нет, но в любом случае Шаржей закончил свои дни в Западном полушарии: в 1783 году он утонул, возвращаясь с Ямайки. Об этом есть специальный рапорт в архиве Министерства Иностранных дел Франции.

Два Антуана – барон де Шаржей и его враг маркиз де Сент-Обан умерли в один год. Сент-Обан дожил до старости. Антуан-Франсуа-Фердинан де Шаржей погиб в 32 года, явно без скуки прожив 10 лет после случая на Бульваре дю Тампль. Что же действительно произошло тогда – тайна сия покоится на дне Карибского моря.

  • 1 Parce qu'on m'a cassé? Va les morceaux en sont bons! Здесь игра слов: cassé – разжалованный (офиц.), имеет и другое обиходное значение – сломанный, разбитый. В последнем предложении использовано французское устойчивое выражение: «кусочки тоже имеют цену».
  • 2 Marquis de Antoine Baratier de Saint-Auban (1713–1783). Maréchal de camp en 1761, lieutenant général, commandeur de St-Louis 1771.

  • 3 Здесь необходимо сделать лирическое отступление по поводу положения дел в французской артиллерии того времени. Дело в том, что до реформ французская артиллерия была одновременно под юрисдикцией двух различных структур: Corps Royal и Royal Artillerie. Первая – Королевский Корпус – до 1755 года оперировала под эгидой так называемого Гранд-Мастера (Grand Maître), а потом – Генерального Директора (Officier général d'Artillerie). Гранд-Мастер подчинялся непосредственно королю и отвечал только за «техническую» сторону ведения боевых действий. На время военной кампании нанимались специальные профессионалы, в основном из буржуа, которые «умели» стрелять из пушек, но не более того. Эти офицеры-технари были по сути управленцами в полном согласии с бюрократией того времени: они руководили инженерами, рисовавшими планы батарей; ездовыми, доставлявшими орудия на место; каптерщиками, распределявшими порох и ядра; комиссарами, отвечавшими за действия в бою. Они получали плату за службу, но ни коим образом не командовали войсками.

    Такими полномочиями обладали офицеры-аристократы Королевской Артиллерии – первоначально пехотинцы, призванные охранять артиллерию, но в конце концов ставшие помощниками в стрельбе из пушек. Они решали тактические задачи на поле боя, но имели весьма слабые понятия о калибрах орудий, качестве и размерах порохового заряда, Торричелевых таблицах, определявших дальность полета ядра при различных углах прицеливания и т.д.

    Антагонистические противоречия между этими двумя структурами сводились, главным образом, к денежным вопросам. На протяжении XVIII века «технари» и «воины» постоянно вели споры не только о разделе «сфер влияния», но и о величине оплаты, ставок и бонусов. А деньги крутились немалые! Например артиллерийское обеспечение военной экспедиции во Фландрию 1747 г. включало в себя 150 пушек, 397 повозок и 2965 тягловых лошадей – их обслуживание, понятное дело, требовало огромных денежных средств. Король определял финансирование всей кампании, и с подачи Гранд-Мастера утверждал зарплату, штрафы и вознаграждения за удачную стрельбу наемным артиллерийским частям.

    До определенного времени, такая организация артиллерийского дела давала свои плоды – войны того времени заключались в основном в статичных осадах городов-крепостей. Но поражение Франции в Семилетней войне 1756–1763 гг., где прусский король Фридрих II успешно применял мобильную артиллерию при маневрировании на поле боя, подвигло французов на реформы. Произошла реорганизация армии и при каждом полку были созданы офицерские артиллерийские школы, из которых выходили уже полноправные командиры орудийных расчетов, обладавшие как тактическими знаниями в управлении войсками, так и техническими навыками в ведении огня. Институт Генерального Директора Артиллерии утратил свое значение, а вместе с этим и доступ к кормушке.

    В случае возврата к старой системе, именно Сент-Обан восстанавливал свое влияние и мог, говоря современным языком, контролировать денежные потоки.

  • 4 Journal d'un observateur
  • 5 caracole – круговой поворот на месте лошади под всадником.
  • 6 Это еще один аргумент в пользу незаконности приговора – Бомарше никогда бы не связался с осужденным человеком, виновным в его собственных глазах, и, более того, – в глазах общественности.

последнее обновление 06.05.21 18:07